— Валера, скажи, объясни, ты уже должен знать: чему нас здесь учат?!
— Объяснить — значит упростить, — сообщил парень после паузы.
Много, очень много витаностры. Спойлерно.— А преподаватели — они люди? — она не сдавалась.
— Физрук — точно человек…
Человек на сцене ждал. Он не был похож на преподавателя ВУЗа, какими Сашка их представляла: вместо костюма на нем были джинсы и полосатый свитер, светлые прямые волосы забраны в «хвост», на носу очки — длинные и узкие, как лезвия, они были сконструированы, кажется, специально для того, чтобы удобнее было смотреть поверх стекол.
Человек за столом поднялся. Повел плечами, будто расправляя занемевшую спину. Вышел из-за стола, остановился перед Сашкой; та замерла, как лягушонок перед цаплей.
У горбуна были серые глаза почти без зрачков. Крохотные черные точки, как маковые зерна, в центре огромных и сизых, будто грозовая туча, радужных оболочек.
— Вот и первый курс пролетел, — горбун уселся напротив, за преподавательский стол. Его пепельные волосы, прямые и длинные, двумя кулисами обрамляли лицо. Острый подбородок лежал на высоком белом воротнике. Какой-то он весь старинный, подумала Сашка.
— Оно и к лучшему. Звездной болезни нам не надо… Но вот, Александра Самохина, пришло ваше время. Вы — не просто лучшая наша студентка, вы редкостное дарование, можно сказать, подарок. Вас ждет великое будущее. А что это значит?
Сашка недоуменно молчала.
— Это значит, прежде всего, что ваше настоящее — ежедневный рабский труд, без лени, без страха, без колебаний.
— Сашка, — сказал Костя, — у меня к тебе разговор.
— Я заметила.
— Я тебя люблю, — сказал Костя.
— Что?!
— Я люблю тебя, — он пожал плечами, будто извиняясь. — Прости меня, идиота, я тебя люблю, выходи за меня замуж.
Листья стали зелеными, а скамейка — ярко-оранжевой. Сашка мигнула.
— А я тебя не люблю, — сказала Сашка. — И прощать не собираюсь. Если тебе надо регулярно трахаться, а денег на проститутку нет — женись на Женьке. Она с удовольствием.
— Я уже не человек?
— А почему это для вас так важно?
— Смыслы множественны. Они могут отчуждаться от породившей их воли, запаковываться, распаковываться и преобразовываться, — Портнов прошелся по аудитории, высоко задрав подбородок. Постоял у окна за спинами сидящих. Прошествовал обратно, оперся кулаками о преподавательский стол; свет зимнего дня на секунду выбелил стекла его очков.
— В другой раз будет спрашивать — пусть Лиза передаст ему, что я уже не человек. А потому ни с кем не могу спать. Кто видал, чтобы математическая статистика трахалась с первым законом Ньютона?
— А ты не можешь ему помочь. Ты помогла Косте, потому что любила его. И сейчас любишь.
— Ничего подобного!
— Да. Только вы, два глупых щенка, навсегда упустили свое счастье. И напрасно ты говоришь, будто в чем-то виновата. Его вина — первая и главная.
— Я его не люблю. Я… с ним дружу.
— Ты за него боишься. Любят не того, кто возбуждает, а того, за кого страшно… А этого парня, Егора, ты никогда не сможешь простить.
— Весь мир — текст, — Коженников пощелкал выключателем в ванной, — в нем женщины, мужчины — все слова…
— Между прочим, обратите внимание: противоречивость какого-либо утверждения почти наверняка означает, что оно верно…
Портнов покосился на нее. Вытащил пачку сигарет. Задумался.
— Ты по-прежнему не куришь?
— Нет.
— Жалко.
— Курите, — царственно позволила Сашка.
Портнов затянулся.
— Тебе никогда не приходило в голову, что мы живем внутри текста?
— Я ведь тоже не знала. Просто жила… существовала, располагалась в пространстве, функционировала, действовала, продолжалась, длилась…
Она поймала себя на монотонном перечислении слов — в каждом из них была частичка необходимого ей смысла, но ни одно не подходило полностью.
Сашка собрала их в пригоршню. Вытряхнула в мусорное ведро. Она не будет ничего рисовать; ей запрещено изъявлять сущности. Она не будет, нет-нет, только на минуточку раскроет понятийный активатор.
Желтая бумага, схемы, схемы, колонки, цифры; Сашка прикрыла глаза. Великолепный муравейник смыслов со всеми его уровнями и связями, векторами, производными многих порядков, кольцами, восьмерками, прямыми, уводящими в бесконечность… Нет-нет. Только смотреть. Только удивляться. Гармония…
— Может быть, он даже любит тебя. По-своему… Может быть, все отцы на земле — проекции одной-единственной сущности. Только способ преобразования разный. Тень балерины — уродец с крохотной головой и толстыми ногами… Представляешь, до какой степени может исказить сущность какой-нибудь изощренный способ проекции? Если вот эта куча перегноя — проекция цветущего сада на бесконечное время, на дожди и холода… Если мой отец, который бросил маму с младенцем на руках — проекция великодушного и любящего мужчины, но вот — солнце садилось, и тень легла кривая…
Сашка говорила, с удивлением понимая, что мыслит не словами. Слова — потом, а поначалу — гибкие упругие… образы? Картины? Живые существа?! Необходимость переводить эти мысли-ощущения в привычную словесную форму начинала тяготить ее.
Послушай, мне кажется, что я все могу. Я вырвалась из нашего текста и могу посмотреть на него извне. И я вижу — это просто буквы. Каждый человек — слово, просто слово. А другие — знаки препинания.
— Я вас видела, — сказала Сашка. — Когда вы вошли. Я почти сразу ослепла… Фарит, ну невозможно ведь жить в мире, где вы есть.
— Невозможно жить в мире, где меня нет, — сказал он после короткого молчания. — Хотя смириться со мной трудно, я понимаю.
— Я человек. Но я глагол, — сказала она вслух.
— Саша, я хочу, чтобы вы знали: это не столько учеба, сколько, э-э-э… адаптация к сложившимся условиям. Как говорит наш общий знакомый, нельзя требовать невозможного, а вам, в вашем нынешнем состоянии, просто необходима разрядка… реализация… Но я, как ваш педагог, категорически запрещаю вам проделывать то же самое в одиночку. И этот запрет остается в силе!
Стерх настаивал на том, чтобы домой она возвращалась всегда пешком и всегда через дверь, как приличная девушка:
— Не будете же вы лезть в окно снаружи, как кот в скворечник? Это неэстетично, согласитесь.
— Мы будем ее практически использовать? Пользоваться Речью?
— Нет, — Портнов глядел на Лизу поверх очков. — Речь будет пользоваться вами. Есть еще вопросы?
— Это странно… Но если мы слова, у нас все равно не могло быть никаких отношений.
— Кроме грамматических, — Сашка натянуто улыбнулась.
— Я не хотела, чтобы он меня бросил! Наоборот — мне было важно, чтобы он был со мной! Потому что в тот момент…
— Прекрасно понимаю. Вы не хотели. Но вам надо было, что бы он вас бросил. Вам было необходимо остаться в одиночестве.
Сашка сидела у окна, искоса поглядывая на заснеженную улицу. С наступлением холодов Стерх запретил ей летать по ночам; в ответ на горячие заявления, что она совсем не боится мороза, последовало удивленное пожатие плечами: «При чем тут мороз, Сашенька? Сейчас у вас такая нагрузка, так много работы! К тому же, отпечатки босых ног на белых крышах — это же неэстетично!»
— Вы не должны обращать внимания на резкие перемены вашего состояния, времени, пространства, внешних и внутренних условий.
— Ну почему же они дурацкие… Я однажды спросил у него: как он, который ни разу не человек, и даже близко не белковое существо… Как он умудрился сделать сына? Я подозревал, тут что-то не так, но знаешь, что он мне ответил?
— Что?
— «Неужели ты думаешь, что контролировать информационное пространство гипертекста легче, нежели произвести один эффективный сперматозоид?»
— Почему? Почему именно так? — она подняла на него залитые слезами глаза. — Почему страхом? Почему не… почему не объяснить? Я бы училась… по-хорошему!
Он покачал головой:
— Не училась бы, Саша. За грань выводит только сильный стимул. Мотивация.
— Но есть же… Другие стимулы… Любовь… Честолюбие…
— Равных нету, — сказал он почти с сожалением. — Это следствие объективных, нерушимых законов. Жить — значит быть уязвимым. Любить — значит бояться. А кто не боится — тот спокоен, как удав, и не может любить, — он обнял ее за плечи. — Ну, ты решилась?
— Не надо нервничать, мы ведь давно знакомы, — мнимый физрук пододвинул Сашке стул. — И мы еще будем работать на четвертом курсе. Потом на пятом. Потом вы поступите в аспирантуру, я надеюсь. А сейчас у нас всего лишь переводной экзамен, и вы должны выйти за грань. Прыгнуть выше головы. Как обычно.
И отдельно цитаты, которые Сашка вычитала в модулях:
«…о чем поет птица; понял язык журчащей в чаше фонтана воды…»
«…понял, о чем говорят облака на небе… Ему показалось, что и сам он — слово, произнесенное солнечным светом…».
Волшебник Земноморья. Урсула Ле Гуин.
«…Страха смерти и не находил его… Страха никакого не было, потому что и смерти не…»
Л. Н. Толстой - Смерть Ивана Ильича
«Он не спал всю ночь. Он сорвал этот цветок, потому что видел в таком поступке подвиг, который он был обязан сделать…»
«При первом взгляде сквозь стеклянную дверь алые лепестки привлекли его внимание, и ему показалось, что он с этой минуты вполне постиг, что именно должен он совершить на земле…»
«В этот яркий красный цветок собралось все зло мира… все зло; он впитал в себя всю невинно пролитую кровь (оттого он и был так красен), все слезы, всю желчь человечества…»
«…Что именно он должен совершить на земле…»
Гаршин Всеволод Михайлович. Красный цветок
«Они молча миновали трехэтажный особняк, сложенный из розоватого кирпича, и поднялись на крыльцо между двумя каменными львами — морды их стерлись от частых прикосновений, но правый казался грустным, а левый насмешливым, даже веселым. Львы неподвижно глядели на Орион».
?
«Вдвоем они смогли отволочь Сиви по проулку прочь от гавани. Кругом валялись тела. На лимонном дереве висела девушка. Они вошли в какой-то пустой дом через черный ход и положили Сиви на кушетку. По полу к шкафу тянулся кровавый след. Доктор заглянул в шкаф и сразу закрыл его…»
«…Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще вели…»
СИНАЙСКИЙ ГОБЕЛЕН - Эдвард УИТМОР
«…И внезапно увидели землю, моря и небо, постигли величину облаков и силу ветров, узрели и постигли солнце… узнав, что оно порождает день, разливая свет по всему небу, а когда ночь омрачает землю, они созерцали бы небо, целиком усеянное и украшенное звездами… и восход и закат всех светил, и вовеки размеренный бег их, если бы они все это увидели, то, конечно, признали бы, что…»
Аристотель - О философии
«В начале было Слово».
«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Евангелие от Иоанна
"Время — понятие грамматическое, это ясно или надо объяснять?"
— Валера, скажи, объясни, ты уже должен знать: чему нас здесь учат?!
— Объяснить — значит упростить, — сообщил парень после паузы.
Много, очень много витаностры. Спойлерно.
— Объяснить — значит упростить, — сообщил парень после паузы.
Много, очень много витаностры. Спойлерно.